41

ПРИЗНАНИЕ

№ 27 / 2003

Родился 6 марта 1934 года в Одессе в семье врачей.

Окончил Одесский институт инженеров морского флота.

В студенческие годы участвовал в самодеятельности, где и на-

чал писать миниатюры и монологи, часто сам их исполнял.

Работал сменным механиком одесского порта. Одновременно пи-

сал эстрадные программы для студенческого театра «Парнас-2».

В 1964 году Аркадий Райкин пригласил Жванецкого в Ленин-

градский театр миниатюр на должность завлита. Тогда и сложи-

лось творческое содружество Михаила Жванецкого, Романа

Карцева и Виктора Ильченко, в эти же годы и сам Жванецкий

становится популярным исполнителем своих произведений.

В 1978 году был принят в Союз писателей. В 1983 году переез-

жает из Ленинграда в Москву, в 1988 году создает Московский

театр миниатюр, художественным руководителем которого и яв-

ляется в настоящее время.

В 1982 году вышла первая книга «Встречи на улицах».

В 2001 году был опубликован четырехтомник «Собрание произ-

ведений», по традиции иллюстрировал это издание Резо Габри-

адзе.

Много гастролирует по России, ближнему и дальнему зарубе-

жью.

Лауреат независимой премии «Триумф» 1994 года.

В том же году был награжден орденом Дружбы народов и стал

Почетным гражданином Одессы и президентом Всемирного клу-

ба одесситов.

В 1999 году Михаилу Жванецкому присуждено звание «Народ-

ный артист Украины», в 2001 году звание «Заслуженный дея-

тель искусств Российской Федерации» и премия Президента РФ

в области литературы и искусства.

Награжден высшей общественной наградой России — Золотым

Почетным знаком «Общественное признание».

Женат, воспитывает сына.

«

Я ДЕРЖУСЬ ТОЛЬКО

НА ЛЮБВИ

»

Михаил

ЖВАНЕЦКИЙ:

Михаил Михайлович

ЖВАНЕЦКИЙ

Писатель-сатирик

КАВАЛЕР ЗОЛОТОГО ПОЧЕТНОГО ЗНАКА

Конечно, лучше

не давать

интервью.

Что я добавлю

к своему

образу.

Ничего — меня

уже и так

знают. Разве я

сейчас

смогу так

художественно

ответить, как

смогу потом

написать.

Не секрет, что взять интервью у Жва-

нецкого не так-то просто. Он не то чтобы

отказывает, он, по его собственному вы-

ражению, «ускользает». А тут вдруг сам

собирает пресс-конференцию, посвя-

щенную предстоящим концертам в ГЦКЗ

«Россия». Понятно, что никого из пригла-

шенных не пришлось уговаривать, все

пришли задолго до назначенного часа.

Когда Михаил Михайлович вошел, то,

говоря его же словами: «...все встали. Что

происходит с телом человеческим — не-

известно, но оно разгибается и поднима-

ется». Затем раздались аплодисменты,

хотя он еще ничего не сказал.

Однажды на одном своем творчес-

ком вечере Жванецкий спросил у зрите-

лей: «Ну, как у вас настроение. — Хоро-

шее! — Теперь, главное, чтоб вы мне его

не испортили». Мы старались. А разго-

вор получился следующий.

— За каждым великим мужчиной

стоит великая женщина. А кто стоит за

Вами.

— Ну, в моей жизни сейчас присутст-

вует, действительно, очень-очень хоро-

шая женщина. Не знаю, великая ли... Она

для меня и ОТК, и первый помощник. И я

ей за это благодарен. Это моя жена. Бу-

дем считать, что я как-то опять вскараб-

кался на волну. Уже нет времени и осо-

бых сил на то, чтобы завести кого-ни-

будь, кто имел бы такое же на меня вли-

яние. Это просто было бы ужасно расто-

чительно.

— На тещу это

не распространя-

ется.

— Нет, не рас-

пространяется. Те-

ща живет очень да-

леко. Она этому рада, как и мы с женой.

Наташа долго скрывала нашу связь, что-

бы ее не обвиняли в том, что она сошлась

со мной из меркантильных соображений.

Хотя какие там соображения. Никакого

большого материального благополучия у

нее нет. Наверное, лучше, чем у многих, а

в остальном... Она одна сидит с ребен-

ком, а я разъезжаю. И в этом большого

счастья нет. А наслаждение бывает, когда

море, солнце, хорошее настроение и нет

концертов. Именно тогда мы можем ска-

зать друг другу что-то хорошее и важное.

Это длится недолго, но именно это и дер-

жит. Думаю, она ко мне хорошо относит-

ся, понимает, что я нормальный человек.

А я уж тем более ее ценю. Кроме того, что

я заполучил красивую женщину, так еще

и умную. Причем я вижу, что она скрыва-

ет свою красоту, одевается так, чтобы не

привлекать внимания. Умно занимается

домом, и я все акции домашнего хозяй-

ства отдал ей.

– Вы репетируете перед выступле-

ниями.

– Знаете, не репетирую. Мои концер-

ты репетировать трудно. Я всегда рад,

когда появляется возможность прочесть

один и тот же монолог два-три раза. При-

ятно читать что-нибудь в первый раз, но

лучше всегда выходят второе и третье

выступления. Получается, что в том текс-

те, который я уже написал, всплывают ка-

кие-то новые смыслы. Вдруг понимаешь,

что можно прочесть то, что до этого вы-

черкнул. От повторного исполнения текст

только улучшается. Начинаешь как-то по-

актерски ощущать образ, его характер,

манеру разговора, дыхания. Начинаешь

в этом образе жить. Думаю, что когда

программа обкатывается, она становится

гораздо интереснее.

— Вы по-прежнему волнуетесь пе-

ред концертом.

— Я не выношу оскорблений. Это от-

носится к моим диким недостаткам — не

держу удара совершенно. Обидит кто-то

или, не дай бог, что-то крикнет из зала,

мне на год хватит переживаний, пока

приду в себя. Я держусь только на любви.

— Не могли бы Вы более подробно

рассказать о предстоящих концертах

в ГЦКЗ «Россия».

— Если бы Вы спросили у Льва Нико-

лаевича Толстого: «А что будет в Анне

Карениной.» – что бы он мог вам отве-

тить. В концерте будет очень много но-

вого – я думаю, процентов на 70. Я оста-

вил только смешные шлягеры, потому

что смешное рождается редко, очень

смешное — очень редко. Причем оно на-

рабатывается только исполнением.

Смех можно вызвать написанием, а хо-

хот – исполнением. Это уже зависит от

актера, от его импровизации. По этой

причине я и оставил очень смешные ве-

щи. Я имею в виду насмешки над собой,

над своими попытками создать серьез-

ные произведения. Мне очень часто со

всех сторон зудят: «Напиши что-нибудь

серьезное». Поэтому в программу кон-

церта и вошли отклики на сегодняшний

день, на выборы, на методы наших спо-

ров, типа: «Пошел ты к такой-то мате-

ри», – и все, на этом дебаты закончены.

С этой программой я выступал в Ок-

тябрьском зале в Санкт-Петербурге и в

Киеве в зале «Украина». Принимали по-

трясающе. Дай бог, чтобы так принима-

ли в Москве: аплодировали стоя, как в

Большом театре, минут 10-12, хотя я и

заканчиваю не смешно, на грустной но-

те. Как показала практика, можно уже

выходить на сцену и в Москве. Так что

КАВАЛЕР ЗОЛОТОГО ПОЧЕТНОГО ЗНАКА

42

ПРИЗНАНИЕ

№ 27 / 2003

С отцом —

Эммануилом

Моисеевичем и

мамой — Раисой

Яковлевной

приходите на концерт, сами все и услы-

шите.

— А как Вы к коллегам по цеху от-

носитесь.

— Может, у меня зрителя и меньше,

чем, скажем, у Задорнова, зато он более

продвинут. Вообще, братья-юмористы —

настолько серьезные люди, что они хоть

и именуются юмористами, но заняты сов-

сем другим. Ведь самое страшное — это

то, что человек, который говорит как бы

от себя, выйдя на сцену, перевоплощает-

ся, становится другим. Но Окуджава, на-

пример, не становился другим. И Высоц-

кий не становился другим. Извините, я

тоже не становлюсь другим, я такой в

жизни, какой есть, просто я могу шутить

на сцене, оставаясь самим собой. А с те-

ми, кто перевоплощается, порой проис-

ходят катастрофические случаи.

— Михаил Михайлович, не счи-

таете ли Вы, что смешное должно

быть строго дозировано. Многие из

той публики, которая приходит на

Жванецкого, ожидают от Вас все-

возможных хохм, каких-то баек, но

у Вас же есть вещи глубинные, фи-

лософские...

— Конечно. Я, может быть, уже на

этом потерял какую-то часть своей пуб-

лики, которая перебежала к Задорнову

или к Максиму Галкину. Мне приходится

лавировать между публикой, жаждущей

только смеяться, и той, которая хочет

что-то услышать от меня серьезное. Я так

и живу, лавируя между ними. Мне ка-

жется, что юмора у нас уже достаточно.

Взять, к примеру, Виктора Степановича

Черномырдина – это великий человек,

просто великий. Это кладезь, я бы даже

сказал, скважина народного юмора, ко-

торый через него бьет во все стороны

фонтаном. Он и сам этого не осознает.

Это настоящий, прекрасный, великий на-

родный юмор, который кто-то должен

ходить и записывать за ним.

Вот Геннадий Викторович Хазанов за-

явил, что жанр умер, а он расцвел просто

буйным цветом на всех каналах: куда ни

воткнешь – там шутят шеренгами, толпа-

ми, в одиночку, по два, по три, все время

шутит огромное количество юмористов.

И народ разрывается просто на куски от

хохота, то есть на сцене всего много, как

на рынке. Я считаю, что шутить бесконеч-

но — так же глупо, как плакать навзрыд

на глазах у публики. Это должно быть

нормальное человеческое общение: где-

то пошутили, где-то – нет. Пока вот Пе-

тербург и Киев меня поддержали. По-

смотрим, как Москва отзовется.

— Недавно по телевизору один из

Ваших монологов прозвучал в испол-

нении Витаса. Вам не довелось это

слышать.

— Нет.

— А как Вы вообще воспринимае-

те свои тексты в другом исполнении –

ну, разумеется, не считая Романа Кар-

цева. Есть ли какие-то возможности у

других исполнителей доводить до со-

вершенства Ваши тексты, хотя бы

приблизительно приближаясь по

уровню мастерства к Вам, или это не-

реально.

— Я думаю, что все-таки лучше всего

было бы, если бы это происходило у ме-

ня на глазах, на ушах, если бы я это видел

и слышал. Тогда бы, может быть... Но с

другой стороны, если это все издано, то

каждый имеет право выучить и произно-

сить эти тексты в каком-нибудь узком

или широком кругу. Я ведь и сам реко-

мендую: читайте мной написанное вслух.

— Кстати, а что бы Вы написали на

собственной книге своему врагу.

— «Тебе это не поможет».

— А определить природу смеха

можете.

— Что такое юмор. Это спасение. А

что такое слезы. Это жизнь. Поэтому

КАВАЛЕР ЗОЛОТОГО ПОЧЕТНОГО ЗНАКА

№ 27 / 2003

ПРИЗНАНИЕ

43

Старые друзья:

Б. Мессерер,

М. Жванецкий

и Б. Ахмадулина

Знаменитая троица:

В. Ильченко,

Р. Карцев

и М. Жванецкий

смех сквозь слезы — наше самое главное

достижение за все годы существования.

Фрейд пишет, что юмор дает чувство

превосходства. Может, и так, но мне для

этого надо пару капель спиртного. Я могу

быть вот этим Жванецким, если выпью.

Тогда могу зайти к дворнику и сказать:«А

ну мне тут, елки-палки!»

— Михаил Михайлович, как Вы от-

носитесь к тому, что раньше называ-

лось ненормативной лексикой, кото-

рая, по-моему, таковой уже переста-

ла быть. И экспериментировали ли Вы

когда-нибудь с намеренно непра-

вильной орфографией.

— Да, я все время экспериментирую

с намеренно неправильной орфогра-

фией, все время пытаюсь так писать.

Ненормативная лексика у хороших пи-

сателей меня раздражает. Но я уже к

ней привыкаю, как все мы. Ну, привы-

каю. Я привык к попсе, к телевидению, к

катастрофам, к крови. Лично мне надо-

ело протестовать, возражать, искать

смысл, во-первых, в происходящем,

во-вторых, в стихах, в-третьих, в пес-

нях. О чем поют. «Хали-гали, гипер-пу-

пер, нам с тобою было супер!». Я пытал-

ся найти смысл, но со временем изба-

вился от этой привычки: уже не ищу.

Также избавился от привычки вздраги-

вать от мата, когда его слышу. Как-то

после «Юморины» в Одессе, где участ-

вовали и ребята из «Аншлага», наслу-

шавшись всего того, что там происхо-

дило, пришел домой и написал матом

так, что, думаю, я превзошел все, что

сам писал до сих пор и, может быть, то,

что писал в этом ключе Пушкин, и то,

что писал Катков. Крепко и очень хоро-

шо написано. Когда я пару раз прочитал

это в мужском кругу – все были в вос-

торге. А один наш литературовед, на-

стоящий знаток, сказал: «Небоскреб», –

и добавил к этому определению до-

вольно витиеватое словосочетание, но

меня все равно не перещеголял. Не то-

ропитесь со следующим вопросом.

— Это будет где-нибудь опублико-

вано.

— Я же просил — не торопитесь. Если

это и будет опубликовано, то в газете

«Известия», и обязательно на первой

полосе. Ни на что другое я не соглашусь.

Это потому, что я, действительно, создал

шедевр. Еще чуть-чуть, и я это уже смо-

гу и сам читать. Я же в одесском порту,

где главным языком был мат, прорабо-

тал 10 лет. Это же не могло пройти мимо.

Грузчики почти все имели отсидку, я же

был из другой семьи. Они так и говори-

ли: «Михалыч, если бы ты сидел, вот та-

кой мужик был бы!». Потом, на каких

только скамейках я не валялся в моло-

дости, что только я не произносил и мне

не произносили! Все это, оказывается,

отпечаталось, никуда не делось. И бо-

роться с этим я уже устал, поэтому буду

произносить.

— Говорят, юмористы – это люди,

для которых нет ничего святого. А для

Вас есть какая-нибудь запретная те-

ма, затронуть которую бы Вы не ре-

шились.

— Конечно, старость – для меня те-

ма, которую я не могу затронуть. Ста-

рость, немощность, инвалидность. Не

могу я это затронуть. Не дети, а старики

– наше будущее. Вот куда мы идем. Я их

жалею. Значит, не могу смеяться над

тем, что жалею. Конечно, старушка, ко-

торая упала возле Большого театра, раз-

лив кефир, подняла настроение очень

многим, но мне ее жалко. Современный

журналист, думая о публике, должен со-

общить общественности, как старушка

рухнула, для того, чтобы поднять мно-

гим людям настроение. А мне саму ста-

КАВАЛЕР ЗОЛОТОГО ПОЧЕТНОГО ЗНАКА

44

ПРИЗНАНИЕ

№ 27 / 2003

«А ну мне тут,

елки-палки!»

На снимке:

М.Захаров,

З.Гердт,

М.Жванецкий

и А.Битов

рушку тоже жалко: ей же никто не помо-

гает в это время, пока описывают этот

случай. Все стоят с фотоаппаратами, все

снимают на пленку, все записывают

ощущения свои, а поднять старушку то-

же хотелось бы.

— Вы позволите себе когда-ни-

будь шутить над Богом, над церко-

вью.

— Я позволяю себе. На предстоящем

концерте я, наверное, прочту о загроб-

ной жизни.

— А в Бога верите.

— Может быть, не так глубоко, но ве-

рую. Я все время что-то тихо о чем-то про-

шу, тихо за что-то

благодарю. Но я

считаю, что я это де-

лаю сам и не пред-

лагаю никому под-

ражать, никогда не захожу в храм, чтобы

сделать это профессионально.

— Скажите, пожалуйста, какие те-

левизионные передачи вызывают у

Вас интерес.

— Ну, вот сейчас вызывают дикий ин-

терес, конечно, предвыборные дебаты.

Это снова больно ранит, но это наша об-

щая жизнь. Сидит интеллигентный чело-

век с цифрами в руках, а рядом тот, кто в

ответ на эти цифры говорит: «Когда буде-

те отваливать. Когда будем сажать Чу-

байса. Когда будем...» Кто побеждает.

Тот, кто без цифр и без бумаг; тот, кто не

собирается возражать по существу, – он

побеждает. Поэтому мне это очень инте-

ресно. Это самое острое, что сейчас про-

исходит на телевидении. Взамен всяких

пустых ток-шоу появилась настоящая

жизнь: с агрессией, с кровью, со злобой в

глазах. Люди перестали прятаться. А мо-

жет быть, это риторика – я еще не разо-

брался.

— В связи с конфликтом на косе

Тузла Винницкий химагропром вы-

пустил стиральный порошок под та-

ким названием. Этим самым он рас-

считывает поднять патриотический

дух в незалежной Украине. Как Вы

можете прокомментировать это со-

бытие. И какие, по-Вашему, меры

нужно принять российской стороне,

чтобы поднять дух строителей этой

дамбы.

— Ну, надо, наверное, что-нибудь

пачкающее выпустить, тоже под назва-

нием «Тузла». Хотя, как мне кажется,

Винницкий химагропром сделал это

все-таки с юмором. И я надеюсь, что на

этом все и закончится. Это тот случай,

когда все хотят потянуть резину перед

тем, как окончательно договориться.

Потянуть резину в том смысле, чтобы

выборы подогреть. Украина свезет туда

2-3 своих поломанных катера, пробар-

ражирует, пробороздит, вертолеты при-

летят, если не рухнут. Наши тоже пару

раз там с погонами и с лампасами вы-

скочат. Кто-то скажет из тех, кто гото-

вится в депутаты: «Ни пяди, ни врагу, ни

другу», — ну, тут нужен акцент обяза-

тельно грубый, жлобский такой: «Ни

другу, ни врагу, ни пьяди не отдадим».

И вот на этой ни «пьяди» можно полу-

чить дополнительные голоса. Значит,

все мы сразу подтягиваемся, забываем,

кто не жрал, кто не спал и, еще толком

не разобравшись в этом конфликте, уже

чувствуем, что надо собраться всем

вместе. Как пацаны, когда «наших»

бьют... Я тут слышал: «Драться хочешь.»

– говорит один. «Очень хочу». «Тогда

побежали к станции метро». Какая там

драка, по поводу чего – неизвестно. Но

такой возраст. «Побежали, там все, по-

том разберемся». Так и эти: побежали

туда, на Тузлу, потом разберемся. Я не

сомневаюсь, что, конечно, эта проблема

будет разрешена. Потому что иначе тог-

да две страны из дураков состоят. Но я в

это не верю.

— Вы считаете, что это все искусст-

венно нагнетается.

— Ну, какое там «искусственно», если

с одной стороны самосвалы дамбу насы-

пают, с другой стороны земснаряд это все

вырывает. Вечная работа, вечный двига-

тель, так называемый перпетуум мобиле:

эти насыпают – эти вырывают. Можно

снять бесконечную комедию. Море все-

гда размывает берег, и дамба, наверное,

нужна. Но тут с одной стороны ребятки

очухались: выборы на носу, надо отстаи-

вать, с другой — тоже кулаки чешутся.

— Сейчас очень многие известные

люди стремятся войти в ту или иную

политическую партию. Вы как-то су-

мели счастливо избежать такой воз-

можности. Это жизненная позиция,

или ...

— Нет-нет, позиция жизненная. В на-

чале 90-х годов я получил предложение

Ну, чем не Дионис —

бог виноградарства

и виноделия

КАВАЛЕР ЗОЛОТОГО ПОЧЕТНОГО ЗНАКА

№ 27 / 2003

ПРИЗНАНИЕ

45

баллотироваться от партии «Демократи-

ческий выбор России». Но, несмотря на

то, что эта партия была мне симпатична, я

отказался. Я не могу выносить оскорбле-

ний. Да, я считаю, что в политической

жизни, если не ты кого-нибудь замо-

чишь, то кто-то на тебя наступит. У меня

не хватает силы воли, не могу держать

удар, не могу выносить ложь. Сам из по-

следних сил стараюсь не врать. Поэтому я

политикой не занимаюсь, а занимаюсь

только тем, что умею.

— Михаил Михайлович, как бы Вы

охарактеризовали такое понятие, как

«гражданское общество». В каком

состоянии оно сейчас находится в

России.

— Я не знаю сам, что имеется в виду

под гражданским обществом. Видимо,

это – общественное мнение, которое воз-

никает или не возникает. Наша главная

беда заключается в том, что мы все время

кого-то ненавидим: ненавидим друг дру-

га, летчики — пехоту, пехота — артилле-

рию, ФСБ — милицию, МВД. Мы ненави-

дим милицию и бандитов. А мне хочется,

чтобы этой ненависти было поменьше.

Почему люди уезжали из страны. Не из-

за голодухи, не из-за плохих жилищных

условий, а в основном из-за хамства, из-

за унижения. Человек может перенести

голод, лагерь, концлагерь, но не может

перенести унижения. Тут он готов сам по-

кончить с собой или с кем-то. Почему

пьяный человек, отделившись от стены в

каком-нибудь подземном переходе, уни-

жает вас. Почему в нашей стране посто-

янно сталкиваешься с нечто подобным. Я

привык здесь жить, никого не унижая, и

стараюсь дать понять, что унижение – са-

мый страшный продукт в наших отноше-

ниях, продукт отсутствия общественного

мнения, когда всю накопившуюся нена-

висть мы тратим друг на друга. Поэтому

мы и злорадствуем, когда кого-то сажа-

ют. Ну, к счастью, радость оказалась не

такой уж большой. Мне тоже это все не

очень приятно. Мне неприятно видеть

эти проносы машин с синими огнями, эти

крики «Разойдись!», эти огромные дикие

деньги, которые свалились на олигархов,

благодаря нашим же с вами природным

недрам. Но их можно душить налогами,

деньгами. Зачем же вот так — руки за

спину и вперед. Ну, понятно, что следую-

щим будет кто-то другой. Поэтому мне

хочется сказать: будьте внимательны, по-

тому что эта жизнь может быстро закон-

читься. А я прекрасно помню, какова она

была раньше. А то мы войдем в магазин

«Сыр», а там ничего не будет – и это все

может начаться буквально сегодня. Как-

то посадили директора одного из мос-

ковских магазинов «Океан» — в Одессе

исчезла рыба. А что случилось. Просто

посадили одного человека. Нам сейчас

надо паниковать – и больше ничего. Па-

никеры долго и счастливо живут. Те же,

которые спокойны, говорят: «Ребята, ни-

чего не будет, успокойтесь», но они, к со-

жалению, рано заканчивают в какой-ни-

будь больнице.

— А какая-то прелесть есть в воз-

расте мужчины, когда ему за 50.

— Огромная. Говорю совершенно се-

рьезно. Я когда слушаю, к примеру, «Фа-

брику звезд» — так радуюсь, что вышел

из того возраста. Ну, серьезно. Так рад,

что я не там, что черт с ней, с этой моло-

достью, думаю я, дебилом же я не хочу

быть. Ну, пусть я не буду таким шустрым,

пусть на лыжах с горы не скачусь, пусть

не возьму высоту 2.20 — но я хоть что-то

соображаю. Ну, нельзя же, ребятки, под-

нимать на щит тех, кто ничего не сообра-

жает – ну, нельзя. Я рад, что попал в тот

возраст, где я могу соображать и сооб-

щить об этом тому, кто это может оце-

нить. Я, наконец, успокоился, перестал

суетиться и наслаждаюсь своим возрас-

том. Может, это и есть счастье.

— Как сохранить здоровье. Есть ли

у Вас какие-то рецепты для наших чи-

тателей.

— Как я уже и говорил: надо панико-

вать все время и в то же время быть оп-

тимистичным. И паниковать: что-ни-

будь заболело – паниковать надо, не

оставлять это в покое, жене зудеть, де-

тям своим зудеть: «Вот видишь, у меня

нога болит. Вот ты посмотри, как у меня

покраснело здесь». Всем надо зудеть,

всем показывать коленку свою, и кто-то

чем-то поможет. Вас либо вытолкнут

все-таки к врачу, либо кто-то скажет: «Я

знаю, что это такое, я читал где-то», – и

это поможет. А наша привычка молча

переносить все на ногах и, невзирая на

инфаркт, докрашивать забор – это

скверная привычка.

— Михаил Михайлович, какой из

Вас получился сын. За что Вас нака-

зывали. И какой из Вас получился

отец. За что Вы наказываете.

— Сын из меня

получился, в конце

концов, хороший.

Сыновья, видимо,

всегда получаются

хорошими в конце

родительской жизни. Но на это много

времени уходит. Именно сыновья. Доче-

ри, говорят, лучше получаются. Но у меня

пока сыновья идут. Я как сын был в конце

ничего. Вначале, конечно, раздражал.

Время было другое: слишком много за-

висело от отметок, жизнь сама зависела

от отметок, попадание в институт зависе-

ло от отметок, другого пути просто не бы-

ло. Сейчас – не знаю как.

Мой сын учится пока средне, но я его

не наказываю. Вот только если начнет

врать. Понимаете, когда дело касается

треугольника — мама, девушка и ты, по-

лучается следующее: если ты влезешь

между ними либо со стороны девушки,

либо со стороны мамы – тут же начина-

ешь врать. Вот ложь не выношу. Если этот

треугольник – мама, я и девушка – ока-

жется правдивым у моего сына – будет

хорошо. Главное, чтобы не врал.

— Многие актеры любят своих де-

тей на сцену выводить...

— Нет-нет, не получится. Не вывожу,

и не фотографируемся. И журналы вся-

кие, в том числе и «Семь дней», проси-

ли на обложки сняться. Я отвечал: «Нет-

нет, мы не можем». Не могу, я просто

суеверный человек. Да и моя жена аб-

солютно справедливо этого не хочет,

она не желает. Что же я буду подстав-

лять. И что мы там сфотографируем.

Она – молодая и красивая, а я – одутло-

ватый такой, лысый. Не хочу. Жить ря-

дом хочу, а видеть себя на обложках, и

чтобы каждый щупал и каждый обсуж-

КАВАЛЕР ЗОЛОТОГО ПОЧЕТНОГО ЗНАКА

46

ПРИЗНАНИЕ

№ 27 / 2003

«Для меня

абсолютный гений —

Вячеслав Полунин.

Всегда и навсегда»

дал, что он видит, – не хочу. Это, дейст-

вительно, мое дело. Это я хочу сохра-

нить за собой.

— Михаил Михайлович, а есть ли у

Вашего сына Мити чувство юмора. И,

на Ваш взгляд, передается ли оно по

наследству.

— Передается. Это даже не чувство

юмора, а способ мышления, когда я го-

ворю, не осознавая что-то, и вы смеетесь.

Один хороший театральный режиссер

говорил мне: «Только вы начинаете чи-

тать, я начинаю смеяться — просто пото-

му, что у вас такое мышление!», а Белла

Ахатовна Ахмадулина добавила: «Миша,

что мне в тебе нравится — так это непред-

намеренный юмор». Это я сыну, навер-

ное, уже передал. Я еще подумаю над

формулировкой. Я сам не знаю, как это

происходит.

— Когда Вы вспоминаете о детстве,

что вспоминается в первую очередь.

— О детстве. Война пришлась на мое

детство: бомбежки, вагоны, потом пош-

ли драки. Ну, что такое война. Война –

это оскорбление, унижение, обвинение в

том, что у одного отец на фронте, а у дру-

гого сидит в тылу. Затем эвакуация с ма-

мой, возвращение обратно. Ничего весе-

лого. И после войны еще долго было тя-

жело. Самое большое счастье – съесть

что-нибудь. Съел – счастлив, не съел –

несчастлив. Глядя на нынешнее изоби-

лие, я думаю, если события будут разви-

ваться так и дальше, то мы сегодняшний

день будем вспоминать как самый свет-

лый: когда мы могли зайти в магазин и

если не купить, то увидеть. Поэтому

раньше совершенно было дико, когда за-

ходишь в магазин с надписью «Сыр», а

там люди договариваются о билетах на

железнодорожные поезда. Поэтому, ког-

да мы начинаем хорошо жить, надо все

время действовать настороженно. Когда

мы начинаем радоваться, надо все время

оглядываться. Расслабляться нельзя.

Подходить к границам государства и

прислушиваться: не прекратились ли по-

ставки снабжения. Грузовики с товарами

идут еще или шум моторов затих...

— Главное качество, которому на-

учили Вас родители и которое Вы бы

хотели передать своему сыну.

— Моя мама, как я понимаю, четко

знала, что такое хорошо, а что плохо. Это

такая редкость. Вот и хотелось бы пере-

дать это своему сыну. Понимаю, звучит

очень банально, уныло, скучно. Но отто-

го, что мы этого не знаем, часто путаем

все на свете. А когда путаем – то выхо-

дим на улицу, обвешанные гранатами,

сажаем невинных людей и т. д.

— Какую из своих детских шалос-

тей Вы сейчас можете вспомнить.

— Что-то связанное с чернилами. Ка-

жется, во время праздничного обеда влил

чернила в очень дорогой тогда куриный

бульон. Это было что-то страшное, ведь

на дворе стоял 45-й или 46-й год, и такой

бульон считался дефицитным.

— Скоро у нас Новый год насту-

пит...

— У нас тоже (улыбается). Вы знаете,

у меня был довольно нелегкий период,

эдак лет 5-6 назад, когда я просто не по-

нимал, о чем писать, не понимал жизнь,

утратил сатирическую направленность.

Юмористическая осталась, а сатиричес-

кой — как не бывало. Мне слишком нра-

вилась жизнь, а не власть, как, кстати,

многие из вас, журналистов, посчитали.

Мне не нравилась власть. Кроме того,

что я не волен сказать, что мне нравится.

Потому что это не мне нравится – не нра-

вится, а тому, кто пишет за меня. Я сам

смотрю с удивлением на то, что выходит

из-под моего пера. Вот выходит что-то

сатирическое – значит, что-то мне не

нравится. Это работает организм, это

что-то другое работает, не я. Я сам плохо

это сознаю. Но пошли сатирические про-

изведения, так как жизнь сейчас стано-

вится морально плохо переносимой.

Что-то происходит. Мне не нравится то,

что происходит сейчас с моей и с нашей

общей жизнью. А лет пять назад – нрави-

лось, я как-то успокоился. И тут на по-

мощь пришла моя жена, она просто до-

бавила жизни к тому, что происходило со

мной. Она очень быстро вошла в эту

жизнь, в мою работу, приходила с на-

блюдениями, умозаключениями, с каки-

ми-то цитатами, которые мне годились.

Потому что мне сейчас очень трудно са-

мому пойти, скажем, на одесский При-

воз: меня там узнают, перестают разгова-

ривать по-человечески; начинается:

«Миша, Миша!». А чтоб что-нибудь инте-

ресное тебе кто-то сказал — до этого не

доходит, и я перестаю получать жемчу-

жинки впечатлений, которые всегда рас-

сыпаны перед тобой, когда ходишь сво-

бодно. Приходится пользоваться своими

старыми запасами. В Москве ведь база-

ры бесцветные. Здесь собирается вся

страна, и нет местного колорита. А в

Одессе ты можешь спросить: «Как прой-

ти к вокзалу.», и тебе ответят: «Идите так,

как я сижу». Ну, это имеется в виду, види-

мо: иди по направлению моего взгляда, в

ту сторону, куда я сижу лицом. Так что в

последнее время я почувствовал, что

жизнь снова для меня.

В своих произведениях Михаил Ми-

хайлович зовет нас к размышлениям,

уровень же этих размышлений зависит

уже от нас самих. Закончу словами Жва-

нецкого: «Как кому, а мне нравится ду-

мать!» Вот и давайте задумаемся. Вместе

с ним и каждый по отдельности. Тем бо-

лее есть над чем.

Классика озвучивал Анатолий МАЛЮГИН

№ 27 / 2003

ПРИЗНАНИЕ

47

КАВАЛЕР ЗОЛОТОГО ПОЧЕТНОГО ЗНАКА

№ 27 / 2003

ПРИЗНАНИЕ

48