ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
102
ПРИЗНАНИЕ
№ 34-35 / 2005
«УЧИТЕЛЬ НЕ ИМЕЕТ ПРАВА
БЫТЬ НЕИНТЕРЕСНЫМ»
Каждый человек прошел через школу, и для многих слова «первый звонок», «первый
учитель» отнюдь не пустой звук. Школа дает нам тот необходимый минимум знаний,
с которым мы вступаем во взрослую жизнь. А дальше вуз, работа, семья… Но воспоми-
нания о школе всегда стоят особняком и вызывают добрые, теплые чувства в бесконеч-
ной веренице взрослых забот. В среде сегодняшних спорных, а порой просто непонят-
ных так называемых школьных реформ, нищенских зарплат педагогов и слабого финан-
сирования, толки об упадке среднего образования имеют под собой все более прочную
основу. Но, по большому счету, качество обучения в школе зависит не от материальных
вливаний, а от яркости и неординарности людей, непосредственно к этому обучению
причастных, – учителей. И сегодня у нас в гостях, безусловно, творчески одаренная и
нестандартная личность – педагог по русскому языку и литературе московской школы
№1071 Федорова Татьяна Викторовна, названная лучшим учителем 2003 года г. Москвы
и вошедшая в пятерку финалистов на конкурсе «Учитель года России».
Татьяна ФЕДОРОВА:
pg_0002
– Татьяна Викторовна, расскажи-
те, пожалуйста, немного о себе.
– Я являюсь коренным жителем рай-
она Северное Бутово. До 1986 года наш
микрорайон считался Московской обла-
стью. Я училась в совершенно обычной
школе, добиралась до нее на автобусе.
Детство мое прошло в тиши лесов и по-
лей, в деревенском окружении. Мои ро-
дители инженеры, отец довольно из-
вестный в области физики человек. Брат
самолетостроитель, поэтому вся семья у
нас сугубо техническая и, естественно,
основные предметы в школе для меня
были математика, физика и уж никак не
русский язык и литература.
Когда я училась в седьмом-восьмом
классе, родители решили занять мое
свободное время чем-нибудь полезным
и записали меня в Студию эстетическо-
го развития, находящуюся во Дворце
пионеров на Ленинских горах, ныне это
Дворец творчества. Так я попала в руки
человека, который меня в принципе,
сделал как личность. Это руководитель
студии Евгения Семеновна Абелюк.
У нас были углубленные занятия литера-
турой, поездки, фольклорные экспеди-
ции, походы, встречи с писателями, кри-
тиками. К этому времени относятся и
мои первые работы, за которые я стала
получать награды. Одна из них участво-
вала в фестивале народного творчест-
ва, и там была отмечена Малой золотой
медалью ВДНХ. Самое интересное, что
она была посвящена теме «Гамлет в
творчестве Высоцкого», а на медали
было написано «За успехи в народном
хозяйстве». Это было в конце 80-х, ко-
гда Высоцкий еще не был признан как
часть литературы. И поэтому работа бы-
ла спорная, по-юношески задорная.
Может быть, на этом фоне она и выигра-
ла. Но тем не менее это был мой первый
успех, я поняла, что могу разбирать ли-
тературные произведения, находить в
них смысл, и что для меня это несложно.
А если так, то почему бы не делать это
более качественно, и почему бы не нау-
чить этому других.
Родители хотели, чтобы я пошла в
технический вуз, но я договорилась с ни-
ми, что сначала буду поступать самосто-
ятельно. Если же не получится, то на сле-
дующий год пойду туда, куда они скажут.
Так я оказалась в Ленинском педагоги-
ческом университете. Пять лет обучения
показали, что я выбрала правильную до-
рогу. Окончила вуз я с красным дипло-
мом. Мне было очень легко учиться, но
сейчас я понимаю, что чему-то недоучи-
лась, и мне сегодня не хватает тех лек-
ций, которые я тогда пропустила.
– Как Вы попали в 1071 школу.
– Учась на пятом курсе, я стала про-
пускать особенно много, и решила, раз
у меня есть свободное время, пойти по-
работать в школу. Я хотела понять – мое
это или не мое. Так я попала в 1071
школу, ей был тогда всего один год.
Район только застраивался, и это была
одна из первых школ здесь. Выбрала ее
по двум причинам. Во-первых, я была
наслышана, что директор школы Ирина
Николаевна Щербо – интересный и
творческий человек, в чем я сама впос-
ледствии убедилась. Начальство хва-
лить не принято, но скажу откровенно,
что Ирина Николаевна тоже сыграла
эпохальную роль в моей жизни. Благо-
даря ей я пошла учиться в аспирантуру,
оказалась на конкурсе. Она сразу поня-
ла мои возможности и дала мне про-
стор для развития. Львиная доля того,
что я достигла в своей профессии, –
это заслуга Ирины Николаевны. То же
самое про нее могут сказать большин-
ство педагогов в нашей школе. Вторая
причина чисто бытовая. Я считаю, что
ученик не должен встречать учителя, ко-
гда тот, например, идет выносить му-
сорное ведро. Учитель не должен без
причины появляться перед учеником в
шортах или тренировочных штанах. По-
этому я стремилась выбирать место ра-
боты, которое было бы рядом с домом,
но не совсем близко. Чтобы, выходя гу-
лять с детьми, я не так часто встречала
своих учеников. Идеальным местом
оказалась эта школа. Так я работала,
работала, вышла замуж, появился ре-
бенок, потом второй. Когда родила вто-
рого, стала понимать, что чего-то в жиз-
ни не хватает и поступила в аспиранту-
ру. Я вернулась в свой родной вуз семь
лет спустя, поступила на кафедру мето-
дики преподавания литературы. Отучи-
лась, и сейчас я и учитель, и замести-
тель директора по научно-методиче-
ской работе. Работы очень много, но я
до сих пор получаю от нее огромное
удовольствие, и собираюсь продолжить
свое образование. Я мечтаю пойти в
МГУ и получить второе высшее, культу-
рологическое. В моей профессии мне
этого не хватает.
– Помните Ваш первый урок.
– Первые уроки у нас были на прак-
тике. Я помню, что на самый первый
урок меня не допустили, поскольку к нам
достаточно строго относились с точки
зрения внешнего вида, а в то время
страна наша одевалась не очень хоро-
шо. Все, и я в том числе, вязали и шили
по журналу «Бурда». И я на первый урок
пришла в вязаном свитере и юбке, а
мне сказали, что мой внешний вид не
соответствует внешнему виду учителя,
что учитель в этом смысле не должен от-
личаться от доски. То есть я не должна
тянуть на себя внимание. А я так оде-
лась, что могу это внимание перетянуть.
И мне пришлось купить себе длинную
юбку, которую я надевала прямо перед
уроком, потом тут же ее снимала. Но, к
счастью, эта эпоха быстро закончилась.
Уроки на практике поначалу каза-
лись какой-то милой игрой. Дело в том,
№ 34-35 / 2005
ПРИЗНАНИЕ
103
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
С учениками 11«В» класса. 2003 г.
pg_0003
что, когда приходишь работать в школу,
сначала тебе дают более или менее хо-
роший класс, и в какой-то момент ты на-
чинаешь относиться к ученикам, как к
своим детям, переживать каждый их
вздох. Начинаешь ставить себя в центр
детского мира и думать, что если ребе-
нок сегодня сидит грустный на уроке, то
это потому, что ты плохо ведешь урок. Ты
не думаешь о том, что у него что-то слу-
чилось, что он на перемене поссорился
с лучшим другом. Но постепенно ухо-
дишь от этого гипертрофированного
чувства ответственности за состояние
ребенка, и начинается нормальная про-
фессиональная деятельность. Главный
принцип моей работы – это то, что я все-
гда прихожу на урок пообщаться и по-
учиться, потому что дети очень многому
могут научить, когда дело касается быто-
вых ситуаций. Ребенок иногда может
сказать такую вещь по поводу литератур-
ного произведения в плане тонкого на-
блюдения над деталями,– так как дети
здесь более зоркие, чем взрослые,– до
которой ни один критик не додумается.
Так и осталась я работать в школе.
И постепенно стала понимать, что надо
относиться к ученикам так же, как ты хо-
чешь, чтобы относились к тебе. Я не
прошу, чтобы меня любили, любить надо
своих родителей, я хочу, чтобы меня ува-
жали. И я не покривлю душой, если ска-
жу, что отношусь к своим ученикам так
же, и любой человек, который у меня
учился, может это подтвердить. Я не на-
зываю детей на «вы». Когда ученик не
готов к уроку, то обращение «вы» есть,
скорее, элемент унижения. Хотя у меня
были ситуации, когда дети просили на-
зывать их на «вы», и я называла. Со
старшими классами я готова так разго-
варивать. Но большинству проще на
«ты». Может быть, у нас нет этой запад-
ной системы сознания, когда от место-
имения зависит и отношение.
– Каких личностных качеств
Вам, может быть, не хватает в Ва-
шей профессии.
– Моя беда в том, что дети меня со-
всем не боятся. У нас очень большой
объем классической литературы, и ино-
гда надо, чтобы они боялись, чтобы из
боязни прочитали. У меня душа болит
оттого, что они не читают, но как бы я ни
хмурила брови, у меня не получается.
Более того, я не умею кричать на уроке.
Самое большее, что я могу сделать, это
сказать: «Сейчас я соберусь с духом и
на вас накричу». Весь класс будет си-
деть и улыбаться. А дети чего ведь боят-
ся. Боятся в основном громкого голоса,
плохих оценок. Я вообще не считаю, что
оценка – это инструмент управления
учеником. Инструмент управления – это
отношение, уважение и интерес к пред-
мету. Поэтому мне иногда мешает, что
меня не боятся. Но так, наверное, сло-
жилось, и я детям пытаюсь объяснить,
что, когда мы боимся друг друга, полу-
чаются отношения «слабый – сильный».
И я-то, в принципе сильный, самоутвер-
ждаюсь за счет слабого. Потому что ко-
гда человек кричит, это проявление сла-
бости. Хотя иногда, когда очень шумно в
классе, бывает нужно повысить голос,
чтобы дети притихли, но я просто молчу.
Я делаю умное лицо, киваю головой и
посматриваю на часы. И все замолкают
максимум через минуту. Если в классе
возникают проблемы с дисциплиной,–
ведь не всегда интересно то, что прихо-
дится изучать,– есть два пути: можно по-
высить голос, а можно понизить. Когда
ты понижаешь голос, все начинают
вслушиваться и наступает тишина. Это
действует со всеми классами. Доста-
точно просто себя нормально вести.
Любому классу можно объяснить: « Если
хотите, я буду кричать. Когда я буду кри-
чать, я буду унижать вас и себя. Хотите.
Не делайте из меня такого человека», и
104
ПРИЗНАНИЕ
№ 34-35 / 2005
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
На финале конкурса «Учитель года России»
в Кремлевском Дворце съездов с дочерью
Викторией. 2003 г.
Татьяна Федорова – лучший учитель Юго-Западного округа. Март 2003 г.
pg_0004
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
№ 34-35 / 2005
ПРИЗНАНИЕ
105
дети понимают. И еще я им иногда гово-
рю, что пришла сюда учить, а не контро-
лировать. Если бы я хотела контролиро-
вать, то пошла бы билеты проверять. Так
что послушайте и не разговаривайте.
Можно работать интеллигентно с
любым классом, я вас уверяю. Хотя дети
всегда провоцируют. Придешь первый
раз, и обязательно кто-нибудь начнет
ерничать, не сделает домашнее зада-
ние, кто-нибудь встанет «на уши» и по-
смотрит, что ты сделаешь. И как только
ты покажешь свою слабость и начнешь
кричать, класс почувствует свою мо-
ральную победу над тобой. Ты показал
свою слабость – ты закричал, тебя до-
вели. Как-то один мальчишка мне соз-
нался: «Знаете, а я на вас проспорил
деньги». Я говорю: «Как это.». «Да мы с
другом поспорили, что я вас доведу, и
вы закричите. Я специально сел на пер-
вую парту и полгода вас доводил»
Я просто иногда не замечаю таких ситу-
аций, мне так проще.
– Как Вы относитесь к неуспева-
ющим ученикам.
– А что значит неуспевающий уче-
ник. Ученик, которому я плохо что-то
рассказала. Это моя беда. Не бывает
глупых учеников. Есть разные типы соз-
нания, разные типы темпераментов.
У одного знаковая система – он воспри-
нимает все через схемы и таблицы, дру-
гому надо показывать картинки, с треть-
им надо буквально лепить, руками тро-
гать. Это разные знаковые системы, да
и мы все разные. И если человеку, кото-
рый все воспринимает зрительно, я бу-
ду на слух читать километровые лекции,
естественно, он мало что поймет и за-
помнит. Но опять же, если мой ученик
имеет оценку в районе тройки – это моя
беда. И я чувствую свою вину перед
этим человеком. Я смотрю, что и как,
анализирую ситуацию. Если я вижу у
ученика безответственное отношение к
жизни, то есть он пришел в класс для то-
го, чтобы просто отсидеть, то приходит-
ся применять морально-нравственные
разговоры с привлечением психолога,
родителей для того, чтобы выяснить, к
чему же он стремится в жизни, и стоит
ли по сорок минут постоянно выкиды-
вать на ветер – может быть, когда-то те-
бе именно их и не хватит. И в принципе
любой человек, начиная с шестого клас-
са, это понимает. Уж, коль ты пришел
сюда, то должен максимум для себя
взять. Если человек систематически не
делает домашнее задание, мы разбира-
емся: почему так происходит. У меня бы-
ли такие. Я и оценки плохие ставила, и в
дневнике писала, что все плохо. А потом
мы разговариваем с ребенком, и выяс-
няется, что у него нет своей комнаты, и
домашнее задание он делает в туалете.
Представляете. Естественно, что его
все время оттуда выгоняют. И вот после
этого я понимаю, в чем корень всех про-
блем.
Есть дети, которым это не интерес-
но, я понимаю, что не может быть все
время интересны русский язык и лите-
ратура, что все дети разные, и что если
человек не похож на тебя, то это его по-
дарок тебе. Он не похож на тебя, так да-
вайте поучимся тому, что есть у него, и
чего нет у тебя. Да, он у меня плохо пи-
шет, но когда мне, допустим, надо ме-
бель в кабинете собрать, приходят та-
кие вот дети и говорят: «А давайте мы
вам соберем шкаф». И я смотрю, как
они делают, и учусь. У нас получаются
равноправные партнерские отношения.
Это не значит, что я им поставлю завтра
пять по русскому. Если бы они вели у ме-
ня труд, они бы мне поставили два и бы-
ли бы правы. Поэтому не бывает глупых
учеников, бывают дети, в которых мы не
разобрались. Есть дети, к сожалению, с
психическими отклонениями, которые
должны учиться в специализированных
школах, с которыми должны работать
опытные психологи и психоневрологи.
Таких детей год от года все больше.
– То есть, по Вашему мнению, ес-
ли ученик не успевает, то это вина
учителя.
– Это не вина учителя целиком, это
вина той среды взрослых, которая его
окружает, поскольку мы несем за него
ответственность. Это значит, что где-то
мы не разобрались и не нашли общего
языка. Год от года становится труднее
общаться с родителями. Родители ино-
гда впритык не видят проблем своего
ребенка. Считают, что все хорошо, все
замечательно. А раньше родители ра-
ботали лучше с нами. Они нас слушали,
слышали, что мы говорим. Мне сказала
одна мама: «Когда мой ребенок в шко-
ле, я спокойна. Он у вас как в камере
хранения». Но мы не приемщики в каме-
ру хранения. А родители понимают так:
вот мы привели ребенка, собрали ему
портфель. В три часа мы его заберем.
Но то, что он делает до трех часов – это
ваши проблемы, а не наши. Вот это бе-
да. Да, я понимаю, что родители заняты,
устали, зарабатывают, но никто не давал
им права отказываться от проблем сво-
его ребенка. Может быть, это те самые
родители, которых мы воспитали. Есть
очень заинтересованные родители, а
есть такие, о которых я уже говорила. Ни
в одном нормативном документе не на-
писано, что школа должна воспитывать.
Воспитание у нас проходит в семье.
Школа помогает, содействует, а все
больше и больше родителей считают,
что школа должна воспитывать. У нас
нет таких параметров. И когда мы начи-
наем выяснять, что у нас, оказывается,
разные цели и разные задачи, возника-
ют конфликты. Поэтому я считаю, что
плохих детей нет, есть дети запущенные,
есть дети больные, есть дети несчаст-
ные, брошенные. А совсем отпетых и
отъявленных негодяев – нет.
– Упал ли авторитет учителя в
России.
– Он не упал. В каком обществе мы
жили. Тоталитарном, да. Были главные
и подчиненные. Худо-бедно мы сейчас
переползаем в демократическое об-
щество. С трудом переползаем. Вот
также с трудом переползает и школа в
демократическое общество. Потому
что у нас нет по-настоящему партнер-
Выпускной вечер. 25 июня 2004 г.
С коллегой, учителем географии О.К. Белявской
pg_0005
ских отношений, и партнерство часто
заменяется панибратством. То же са-
мое, что происходит у нас в высших
эшелонах власти. Поэтому в школе ав-
торитет учителя не упал, а понятие па-
нибратства появилось, безусловно.
Почему. Это отражение процессов
происходящих в нашем обществе и ни-
чего больше. Школьная модель обще-
ства. Знаете, что интересно: если при-
нять как факт, что авторитет учителя
упал, то останови любого ребенка и по-
проси его перечислить учителей, кото-
рых он уважает. Так вот из 15 педагогов
минимум 7–8 он вам перечислит. В лю-
бой школе. Так упал или не упал. Авто-
ритет не упал, наоборот, может быть,
даже возрос. То есть нам детей дове-
рили полностью, вот в чем дело. Если
раньше к учителю прислушивались, то
теперь ему говорят: «Вот это ваше».
Это как нормальная ситуация западно-
го разделения труда. Если мы с вами
программисты, вы – специалист по
клавиатуре, я – специалист по монито-
ру, и если у нас что-нибудь сломалось,
то мы позовем третьего, который отве-
чает за соединительный шнур, мы не
будем сами копаться. Вот такое же
разделение труда начинает у нас про-
исходить между родителями и школой.
Раньше мы все отвечали дружно за все
и умели это делать. Сейчас нет. Сейчас
воспитание, образование это ваше, а
одеть и обуть должен я. Вот я одеваю,
обуваю, почему вы не воспитываете.
То есть тут идет непонимание целей и,
может быть, какая то усталость людей
от жизни. Раньше мы все были уверены
в своем светлом будущем, в том, что
нас государство не бросит. И что. Бро-
сило же. И, конечно, хочется, чтобы о
твоем ребенке, кроме тебя, позабо-
тился еще кто-нибудь. И пусть это бу-
дет специалист, ты с удовольствием от-
дашь его в руки специалисту. А когда
мы пытаемся еще и подключить роди-
телей, действительно, у многих опуска-
ются руки в связи с тяжелыми социаль-
ными ситуациями. Наша школа окруже-
на домами, которые построили для ра-
ботников ЗИЛа. Понятно, что произош-
ло с заводом. Понятно и то, что сейчас
происходит в этих семьях. Идет полное
разорение, поэтому мы не можем, на-
пример, ввести школьную форму. Если
мы зарабатываем на каких-то дополни-
тельных образовательных услугах, то
все отчисляем в фонд школы. Любой
карниз, любая шторка – это проблема.
Диван купили – праздник. Все дети, со
всех этажей, приходят на этом диване
посидеть. В общем, ситуация тяжелая.
А детки у нас умные, хорошие, хотят
учиться, понимают, что богатые родите-
ли их не спасут, что надо самим проби-
вать себе дорогу.
– Что учитель категорически не
должен делать на уроке.
– Он не должен давить: что вот я ска-
зал – и все. Понимаете, тут очень тонкая
грань. Я должна выслушать мнение уче-
ника и склонить его к своему мнению.
Но я не должна это делать приказным
тоном, я не имею права не выслушать, я
не имею права не отреагировать, если
там даже есть всего лишь зернышко,
крупица здравого смысла. Учитель не
должен быть авторитарным. К счастью,
мне кажется, это уходит в прошлое. Еще
учитель не имеет права быть неинтерес-
ным. Нельзя прийти на урок, когда тебе
самому неинтересно. Конечно, учитель
имеет право на плохое настроение, на
проблемы в семье, в личной жизни. Но,
может быть, сегодня у ребенка из твое-
го класса день рождения. Почему ты
должен зачеркивать его радость своей
грустью. Класс пойдет за тобой, у тебя
все-таки превалирующее положение.
Учитель не должен переносить свое на-
строение на детей. Он должен контро-
лировать себя. И еще учитель не имеет
права быть человеком, который не учит-
ся. Он не имеет права быть всезнайкой.
Все, это смерть.
– На Ваш взгляд, чему человек
учится, читая литературу.
– Каждая книжка – это книжка про
нас с вами. Разве в нас не сидит Рас-
кольников, который иногда говорит:
«Зачем этот человек тут нужен. Я сей-
час лучше сделаю то дело, которое он
делает, но я сделаю лучше, и всем будет
хорошо». Сидит. Сидит. В нас не сидит
Андрей Болконский, который мечтает о
своем Тулоне, что он, будет, как Наполе-
он, на белом коне, и все будут ему по-
клоняться. Сидит. В нас не сидит Татья-
на Ларина, чья «душа ждала кого-ни-
будь». В нас не сидит Печорин, который
хочет всех оценить и всех свести на нет,
а потом взять испытать свою судьбу –
так или не так. Сидит, понимаете.
106
ПРИЗНАНИЕ
№ 34-35 / 2005
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
Последний звонок. С 11«А» классом. 2004 г.
pg_0006
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
№ 34-35 / 2005
ПРИЗНАНИЕ
107
А «Кому на Руси жить хорошо.» Я когда
смотрю передачу «Поле чудес», все
время вспоминаю произведение Не-
красова.
– Вы хотите сказать, что человек,
читая литературу, познает себя.
– Конечно. Только себя. Дело в том,
что он открывает в себе какие-то новые
стороны, он видит себя по-другому.
В каждом из нас Гамлет: быть или не
быть, да. Сделать или не сделать. Даже
в элементарной бытовой ситуации. Лю-
бое произведение возьмите: мировой
литературы, русской литературы – это
все про нас, это все про тебя. Просто
иногда не очень хочется про себя чи-
тать. Вот в чем дело. Иногда нам не хва-
тает как бы мужества почитать про се-
бя. Иногда легче отказаться, отвернуть-
ся. Сказал Базаров: «Гниль, художество.
Что это за любовь, что там может
быть.» А вспомните, как он мучился,
бегал по лесу, ломая ветки, понимая,
что взяла власть над ним Одинцова, а
он все говорил, что это гниль, художест-
во, откуда взяться романтическому
взгляду. А ведь есть откуда взяться.
Понял он это. Вот в чем дело. Понимае-
те, мы читаем про самих себя, мы поз-
наем самих себя, мы открываем мир,
который вокруг нас. А в каждом из нас
есть часть культурной памяти, хотим мы
того или нет. Часть от наших дедов, пра-
дедов, всех остальных, которые тоже
читали эти книжки и варились в этих ис-
ториях. И поэтому литература – это как
бы культурная память народа, я бы ска-
зала – культурное самосознание каж-
дого человека. Очень многое зависит
от того, какие книги мы читаем в детст-
ве – они оказывают влияние на наше
развитие. Можно дать хрестоматийные
примеры: Ленин прочитал «Что де-
лать.» и сказал, что «меня этот роман
всего глубоко перепахал». Мощно вы-
сказался, правильно. А есть такие кни-
ги, которые вроде бы и ни про что, од-
нако всплывает ситуация дежавю, то
есть где-то ты уже сталкивался с этой
проблемой, и где-то тебе уже расска-
зали, чем это закончится. Поэтому, в
общем-то, я считаю, литература, конеч-
но, – огромная, великая классическая
вещь. А научиться человек в литературе
может только одному – быть честным
перед самим собой.
– Вам не кажется, что большин-
ству людей просто не хватает терпе-
ния прочитать какое-то конкретное
произведение.
– Можно читать рассказики. Бывают
такие рассказы, как у Бунина, которые
могут быть ценнее какого-то трехтомно-
го романа. Пусть каждый выбирает по
себе: жанр, книгу. Кто-то любит стихи,
потому что они короткие; кто-то – пото-
му что они про любовь и про жизнь; кто-
то любит рассказы, кто-то любит журна-
лы, вроде как сразу про все, и быстро, и
с картинками. Мы без этого не можем
обойтись. Хоть объявления на заборах,
мы все равно будем читать. Есть какой-
то отголосок, потому что нам это дано.
А если не хватает терпения – значит, не
захватывает; значит, надо брать другую
книжку, третью, десятую, сороковую, пя-
тидесятую. Ведь бывают книжки, от кото-
рых один человек не может оторваться,
читает всю ночь, а другому они не нра-
вятся. О вкусах не спорят.
– А Вы каких писателей предпо-
читаете.
– Знаете, нет такого единого поня-
тия «вот я всю жизнь люблю такого пи-
сателя». Просто разные бывают у тебя
периоды в жизни: когда-то тебе близок
один писатель, когда-то другой, когда-
то третий. Когда мы растем – 17–20 лет
– это молодость, юность, то читаем сти-
хи Ахматовой, особенно ее «Реквием».
Это осознание трагедии русского наро-
да. И это, конечно, «Мастер и Маргари-
та». Это Достоевский – нервный, злой,
раздраженный, мучающийся, страдаю-
щий. Потом ты успокаиваешься, у тебя
появляется семья, тебя тянет на тихие,
размеренные вещи, на Пушкина, напри-
мер. Сейчас вот я бы сказала, что мой
писатель – это Чехов, потому что он че-
ловек парадоксов, человек буквально
одной детали, одного слова, когда мож-
но уцепиться за одну маленькую деталь
и очень много увидеть. Поэтому сейчас,
наверное, Чехов, когда очень хочется
быть внимательной к деталям, к мело-
чам, остановиться, не бежать, подумать.
И понять, что ответа-то нет. Его просто
нет. Ни у Толстого, ни у Булгакова, увы,
тоже нет ответа. У Чехова есть замеча-
тельная вещь, я ее часто вспоминаю.
Сидят люди за столом, просто обедают.
А в это время, может быть, строится их
счастье и рушится жизнь – никто не зна-
ет. Мы с вами сидим вдвоем, и кто знает,
что сейчас происходит. Может быть,
это какой-то новый этап; а может быть,
что-то где-то сейчас рушится. Чехов од-
ну фразу написал, а у тебя есть мини-
мум десять случаев за день остановить-
ся и подумать: то ли ты сейчас делаешь.
Мне очень нравится западная лите-
ратура, очень нравится Ремарк. Но я не
взяла бы на себя смелость говорить о
любимом. Иногда, бывает, ты открыва-
ешь Тургенева, «Стихотворения в про-
зе», читаешь одну маленькую миниатю-
ру и понимаешь: вот это сегодня твое.
Открываешь через два дня и думаешь:
нет, сегодня мое что-то другое. Поэтому
я стараюсь детям на уроках не навязы-
вать свои вкусы никогда. То есть я нико-
гда не скажу: этот писатель замечатель-
ный, этот – плохой. Мне одно время
очень сильно – ну, как всем, наверное,
не нравился Маяковский, он раздражал.
На фоне Цветаевой, Ахматовой, Гумиле-
ва, Северянина – всей этой эстетской
поэзии, и вдруг этот резкий, наглый Ма-
яковский, который просто написал «Как
делать стихи»: «мы конвейер включим –
и будем штамповать». Ужасно. А у меня
11-й класс, мне уроки вести. Я беру и
начинаю читать все о Маяковском. За-
мечательная книга Олега Михайлова
есть. Читаю, читаю, читаю, вчитываюсь в
человека. И происходит обратное: я иду
на урок, и понимаю, что мне надо очень
осторожно его вести, иначе я их застав-
лю любить Маяковского. Потому что, ко-
гда начинаю рассказывать всякие исто-
Вместе с участниками конкурса «Учитель года России» в Паведниках (Московская область), апрель 2003 г.
pg_0007
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
рии из его жизни, то понимаю, что дети
уже мои, они мне верят. Тем-то и хороша
наша профессия.
– Получается, Вы своим мнением
можете учеников заставить любить
какого-то определенного автора.
– Да, и я этого очень боюсь. Я могу
прийти и так рассказать о Некрасове, что
они в жизни книжки не откроют.
А могу прийти и так о нем рассказать, что
у меня класс будет читать его произведе-
ния запоем. Но я не буду делать ни пер-
вого, ни второго. Я приду и расскажу о
Некрасове так, что у них будет выбор: в
эту сторону пойти, в другую или просто
остаться нейтральными. Литература –
очень тонкий предмет. Вот мне, напри-
мер, не очень, мягко говоря, близко
творчество Льва Николаевича Толстого.
Он великолепный стилист, философ, я
все прекрасно понимаю. Но тем не ме-
нее я рада, когда мне ученик после наше-
го изучения «Войны и мира» говорит:
«Знаете, я прочел, и мне понравилось».
Я себе ставлю пять с плюсом – он у меня
не только прочел, ему еще понравилось,
хотя лично мне это не очень близко.
– Как Вы попали на конкурс.
– У меня был последний год аспи-
рантуры, при этом я еще работала в
школе. Было трудно, и я попросила ди-
ректора не давать мне в этом году боль-
шую нагрузку. И она согласилась. А на-
кануне должен был состояться конкурс
«Учитель года». А в нашей школе, в этом
году решили никого не выставлять – ти-
хо, спокойно работать. Но нам сказали,
что пришлют штраф: школа – одна из
самых сильных в Северном Бутово, а
представителя нет на конкурсе. И мне
директор говорит: «Знаешь, ты у меня
была под рукой, у тебя маленькая на-
грузка. Там ничего сложного нет, поуча-
ствуй, я уже отправила твое представле-
ние». И началось все с такого незатей-
ливого участия. Естественно, я понима-
ла самое главное: здесь дело не в твоей
фамилии, а дело в том номере школы,
которая стоит за твоей спиной. Сначала
был номер школы, потом был округ, по-
том был город Москва. То есть дело-то
вот в этой ответственности, которая не
позволяет тебе плохо, недобросовест-
но относиться к тому, что ты делаешь. А
я отнеслась добросовестно. Но – чест-
но – без личной заинтересованности. Я
могу совершенно спокойно сказать, что
я не то что не являюсь каким-то лучшим
педагогом столицы, я в нашей школе
могу назвать 7–10 человек, которые
профессионально стоят гораздо выше
меня, и я хожу к ним на уроки учиться.
Денег в семье хватает, мне это тоже не
надо было. Может быть, сыграло роль то
обстоятельство, что я особенно не пе-
реживала по этому поводу. У меня не
было личной заинтересованности, а я,
действительно, защищала честь школы.
Да, я знаю, что это такое, когда твою
фамилию еще никто не слышит, но все
слышат номер школы. Это очень тяжело,
когда ты каждый свой шаг просчитыва-
ешь не с точки зрения «хочу не хочу, бу-
ду не буду». Нет, дорогая, ты не можешь
позволить, чтобы о твоей школе думали
плохо.
И так все понеслось. Сначала был
округ. Я выиграла на Юго-Западе, это
было накануне 8 марта 2003 года. Выи-
грала только с помощью моих школьных
коллег, потому что мы все делали вме-
сте: одни рисовали, другие сочиняли
стихи, третьи репетировали, голос мне
ставили.
– Какие задания Вам приходи-
лось выполнять на конкурсе.
– В округе это урок, сначала в сво-
ем классе. Это самое простое. Естест-
венно, все уроки проходят в присутст-
вии членов жюри – представителей му-
ниципалитета, окружного управления
образования, заслуженных учителей.
Потом ты что-то рассказываешь про
себя на сцене, ведешь урок в чужой
школе. Ты приезжаешь, открываешь
дверь и говоришь: «Здравствуйте, де-
ти! Я сегодня буду у вас вести урок на
такую-то тему». И вот полчаса твои. По-
том ответы на вопросы, какие-то им-
провизированные пресс-конферен-
ции. Это окружной уровень. Москов-
ский уровень – в основном это уроки с
чужими детьми. Причем бывает урок 30
минут, 20 минут, 15 минут – время со-
кращается. Ты свое мастерство должен
показать в меньшее количество време-
ни. Потом мы, финалисты московского
конкурса, поехали в Подмосковье. Жи-
ли и работали вместе. Там ты уже по-
казываешь мастер-класс на учителях: в
качестве учеников – твои же коллеги,
десять человек. Ты показываешь урок
на сцене, то есть таким образом, чтобы
людям в зале было понятно, о чем идет
речь. Но это не шоу, не прыжки с флаж-
ками. Потом опять ответы на вопросы.
Мы писали какие-то эссе, сочине-
ния, рассказывали о себе в театрализо-
ванной форме. И нас осталось пять че-
ловек. Финал – на сцене гостиницы
«Россия». Там надо было и видеофраг-
мент озвучить, и букет составить, и рек-
ламу школе сделать, и показать, как ты
урок начнешь в чужих классах. То есть
проверяют не только профессиональ-
ные качества, но и умение импровизи-
ровать, говорить, держаться. То, что ты
делаешь в науке, тоже важно. И вот так
получилось, что 22 мая 2003 года я за-
няла первое место по Москве. Потом я
писала массу сочинений, работ, концеп-
ций, тут же мы отдавали их на заочный
конкурс по России. Очный – «Учитель
года России» – это тоже мастер-классы,
уроки при чужих детях в одной школе, в
другой школе, уроки, уроки, уроки,
пресс-конференции, ответы на вопро-
сы, рассказы о себе. Итоги подводились
4 октября 2003 года в Государственном
Кремлевском дворце. Я вошла в пятер-
ку и была победителем в номинации
«Традиции в образовании». Славный
путь. Я видела массу достойнейших лю-
дей. По сути, конкурс – это такая лоте-
рея, где кому-то не хватает характера,
кому-то сил, кому-то времени, кто-то
теряется. Это ни в коем случае не вы-
бор лучшего. Это выбор человека, кото-
рый будет на какое-то время адекватно
представлять профессию.
Нет распределения – второе, третье
место… Каждый финалист – победитель
в какой-либо номинации, и потом – аб-
солютный победитель.
– Вы ожидали, что станете луч-
шим учителем Москвы.
– Что вы, для меня это было огром-
ным потрясением – честно, я совершен-
но не вру. Мне вручают грамоту, диплом
и цветы, дают еще сумму денег. А я: «Ка-
кие деньги. Зачем. Боже мой, деньги-
то мне за что». У меня этот момент да-
же где-то провалился в памяти, потому
что, казалось, достаточно и грамоты.
И тут же я поняла, что если я стою меж-
ду Людмилой Шевцовой и Любовью Ке-
зиной, то мне теперь отступать некуда,
потому что за спиной Москва.
– Как Вы оцениваете уровень
среднего образования в России.
– Да хорошее у нас образование в
России. Традиции мощные, их просто
108
ПРИЗНАНИЕ
№ 34-35 / 2005
С младшим сыном Евгением. 2000 г.
pg_0008
так не разрушишь. И преподаватели
прекрасные. Пообщавшись с профес-
сионалами из других стран, я поняла,
что мы очень обучаемы, и у нас действи-
тельно где-то на подсознательном уров-
не сидит, что одна из наших главных обя-
занностей, особенностей – это жела-
ние учиться. Не у всех это есть народов.
А в нас это очень крепко сидит. И очень
хорошо, что это есть. Поэтому я не вижу
кризиса школы. Я к этому отношусь
очень спокойно. Все меняется, школа,
образование, общество. Да, все будет
не так, как было. Да, есть все время ка-
кие-то опасные тенденции, они всегда
будут: упрощение, опошление образо-
вания. Грубое слово, но это так: сведе-
ние его к каким-то палочкам, галочкам,
тестам и мелочам. Ну и что. Победим.
Большинство у нас разумное. У всех
есть дети, и в Думе все понимают, что
без образования ты никуда в любом
случае.
Высшее образование, к сожалению,
уже не то, что было раньше. Беда в его
коммерциализации – среднее образо-
вание она затрагивает еще не сильно,
но высшее страдает. Пугает совершен-
но нищенское положение преподавате-
лей вузов. Они зарабатывают в несколь-
ко раз меньше, чем я, учитель в школе, а
они – доктора, профессора, авторы тру-
дов. Иногда так и хочется сказать в ад-
рес государства: «Ну, нельзя же так, на-
до же совесть иметь». Тем не менее все
равно число студентов растет, люди об-
разование получают, учатся, работают.
Жизнь не стоит на месте. Все будет хо-
рошо.
– Как Вы считаете, надо ли что-
нибудь менять в системе сегодняш-
него среднего образования.
– Ой, вот только не надо ничего ме-
нять. Я безумно боюсь каких-то флагов и
революций. Это не потому, что я такая
ретроградка, а потому, что за любой пе-
ременой, мне кажется, стоит просто чье-
то самоутверждение. Не надо ни за кого
играть. Поэтому и менять ничего не надо.
Мне ребенок написал в работе к
Дню учителя: «Мы, ученики, должны ус-
петь за жизнью, а учителя должны ус-
петь за нами». А ведь верная фраза.
Надо успевать за нашими детьми, а на-
ши дети успевают за жизнью. Надо быть
мобильными, но не революционными,
потому что школе противопоказана ре-
волюция.
Мы меняем концепцию, мы изменя-
ем программы, изменяем форму экза-
мена, но это не взрыв, как революция.
Все делается постепенно. Поступатель-
ное движение должно быть, рывков,
скачков – нет.
– Если отбросить образователь-
ную сферу, то какие проблемы сей-
час в школе.
– Материальное обеспечение. Даже
не зарплата учителей, нет. Школа – вто-
рой дом. Дайте нам удобные парты, хо-
роший яркий свет, красивые шторы, те-
левизор, компьютер. Дайте, пожалуй-
ста. Не дадут, я знаю. Считают: мы и так
научим.
Еще одна проблема не менее важ-
ная – положение учителя в глазах об-
щества. Мы живем на какой-то мифо-
логии: учитель – это такое мелкое, за-
битое существо, похожее на официан-
та, который работает в сфере услуг. Ты
ходишь с подносом, и к тебе человек
приходит в первом классе ребенком.
«Что желаете.». Тебе говорят: «Это,
это, это, это». Проходит десять лет, че-
ловек с подносом говорит: «Вот что вы
пожелали». Если человеку это понрави-
лось, он тебе даст немножко денег, ес-
ли же нет – он больше не придет в твой
ресторан, в лучшем случае. Учителя на-
до вывести из такого положения работ-
ника сферы услуг. Не такие мы несчаст-
ные, бедные, забитые, нет. Мы хоро-
шие, добрые, нормальные, адекватные
люди. И не такие мы авторитарные. И
не так уж мы прямо и чего-то боимся, и
не так мы зависимы, нет.
– В чем, на Ваш взгляд, основная
беда подрастающего поколения.
– В самоопределении, самоактуа-
лизации. Мир такой разный, он так бы-
стро меняется, все так непонятно. Где
я, что я, куда мне, как быть. И страх от
того, что я не найдусь. А может быть,
туда. А может быть, сюда. А как. А
что. А где. А вот уже там все замуж вы-
ходят, да. А может, мне все-таки ре-
бенка родить. А может, все-таки по-
учиться.
Что делать. Звучит глупо, но книжки
читать, потому что вся русская литерату-
ра – про то, как найти себя. Еще раз, че-
му учит литература. Не врать себе. Вот
и все. И если ты, к примеру, не можешь,
то есть у тебя внутри все поднимается
оттого, что при тебе кого-то обманыва-
ют, – не надо идти в те сферы, где это
делается. Не ври себе, и все. И этому
литература учит. И мы учим, занимаем-
ся: со всем можно разобраться, видеть
в других не врагов, а помощников, в том
числе и в школе.
Отчего наркомания. Отчего алкого-
лизм. Почему бы мне не взять бутылоч-
ку пива. А то, что меня первое время
тошнит и голова болит – так это пройдет.
Это же все оттуда, понимаете. Это все
следствия, а мы о причинах говорим.
– Как Вы проводите свободное
время, какие у Вас увлечения.
– Да нет у меня свободного време-
ни. Мое свободное время – это моя се-
мья, мои дети.. Я безумно люблю во-
зиться с детьми. Вот просто люблю. Да-
же мы на дачу едем: все дачные дети –
13, 14 человек – все мои. Уже неважно,
они друзья моих детей, не друзья – они
все мои. Мои дети ходят в сад – вся груп-
па детского сада – все мои друзья, все
меня знают. У меня ребенок ходит в шко-
лу – мы с классом дружим. Я прихожу –
все, у нас общие дела. Люблю я это. И я
не вижу своей ущербности в том, что я,
может быть, мало готовлю или плохо
стираю. Да, я не собираю ни марки, ни
значки. У меня есть дети, и все, что свя-
зано с детьми, – мне это все очень нра-
вится. Это мой образ жизни. Все время
какая-то творческая беготня: сегодня мы
с детьми рисуем газету, завтра мы при-
думываем сказки, послезавтра мы ждем
Деда Мороза. Все время какие-то за-
думки. А еще я очень люблю читать.
– Татьяна Викторовна, что Вы мо-
жете пожелать читателям нашего
журнала.
– Дорогие читатели журнала «Приз-
нание»! Верьте самим себе, не преда-
вайте себя, и пусть вам в этом поможет
действительно великая, классическая
литература. Умейте радоваться жизни,
ведь в ней так много мелочей, и не сто-
ит думать, что каждая мелочь играет
роль лишь тогда, когда от нее рушится
наша жизнь. Может быть, есть малень-
кие моменты счастья, которые мы не
чувствуем, обкрадываем сами себя. Ра-
дуйтесь, глядя вокруг, и еще раз: не об-
манывайте себя, это, я думаю, самое
главное.
Михаил ЩЕМЕЛЕВ
ЧЕЛОВЕК И ЕГО ДЕЛО
№ 34-35 / 2005
ПРИЗНАНИЕ
109
С дедушкой С.Л. Зубовым и дочерью Викторией